Уже десять лет она пишет свой второй первый фанфик (с) оэголик
А кто-нибудь когда-нибудь собирал все флешбеки в ПОВом Алвы? И почему он такое Гамло
Если нет, то давайте соберем.
Если нет, то давайте соберем.
Может, после смерти Карлоса в 76-м и взялся всерьез, а до того вряд ли.
В общем-то да, проблем в Талиге было бы поменьше. Но Рокэ слишком рано стал ПМом, а до того был все-таки няшечкой, еще не готовой травить королей.
kamsha.ru/forum/index.php?topic=17842.0
Анон-слоупок раза четыре перечитал спойлер про фехтующих Ариго, Райштайнера и Савиньяка, но так и не понял, в каком месте там Алва исчез с портрета.
kamsha.ru/forum/index.php?topic=17309.msg786989...
Гамлов проруби.Где нить на задворках Гальтарского мироздания.Фи это уж верный знак,что книжка не продастся.Мы ведь аноны нынче по умному делаем скачиваем в электроне. Хе-Хе.Я тоже.
Все равно ведь будешь знать, чем у ВВК все закончилось.
Вот за это убить Эмильенну мало!
ну, Алва не убил, а ему все-таки виднее
Не ему виднее, а это было его минимум унизило и доказало, насколько его задело, и вообще - прекраснодушная фиалка он, но она заслужила! Она всю личную жизнь человеку испоганила!
Нууу, анончик, будь адекватен. Если б она его убила, то заслужила бы смерть. За покушение - заслужила тюремный срок. А за разрушенную личную жизнь убивать как минимум странно.
Вот интересно, почему у Робера есть алваглюки, у Жермона есть, а у Дика только эротические фантазии?
Единственное, что помню у Дика, тянущее на алваглюк, это перед смертью:
"Спокойно! На Винной было две дюжины… И не отребье – дворяне. Стена наполовину обвалилась… С той груды допрыгнуть до верха и сразу же на ту сторону… В темноту… Да, именно так! Сбить Тератье – и на стену! Полшага вправо, чтоб наверняка"
Но это было не курсивом, так что глюк это или нет, непонятно. Дик слышал упоминание о Винной, но о том, что там были дворяне, он не знает.
НЕ НАДО!
Потому что он зациклен исключительно на себе любимом, остальные у него заменены образами, которые укладываются в мировоззрение - он не видит мироздание, мироздание не видит его. И на этом пусть будет зарыт.
Потому что подсознание, замученное надорским воспитанием , рвалось наружу сообщить, что Дик би, пан, деми, но как не гетеро.
И как он
дрочил наописывал Алву, это ж героиня лавбургера, которая сначала ненавидит, а потом орет «Возьмт меня!»Потому что подсознание, замученное надорским воспитанием , рвалось наружу сообщить, что Дик би, пан, деми, но как не гетеро.
И как он
дрочил наописывал Алву, это ж героиня лавбургера, которая сначала ненавидит, а потом орет «Возьмт меня!»вот за это я и не люблю алвадикивот за это я и не люблю алвадикиМне казалось, что глюки - именно включение чужих мыслей - есть только у Робера, и понятна причина - он контужен на голову.
Он не в фигуральном смысле на голову ушибленный, как Дик, а в самом прямом.
у Жермона же тоже было
Это где
ну и где хоть одна цитата про глюки Жермона? Ежи говорящие ему мерещились, и тоже при контузии, а вот чтобы Алва в него вселялся, такого не было
Жермон покосился на запястье — порез все еще кровоточил. К рассвету граф Ариго окончательно станет бергером и получит талисман для себя и своих потомков, если он ими когда-нибудь обзаведется, что вряд ли. Война не лучше время для свадеб, чего хорошего, когда тебе смотрят вслед, просят вернуться, плачут…
Черноволосый человек потрепал по шее коня и поднял голову — небо сияло чистой, неимоверной синевой, только вдали маячило облако, странное и одинокое, похожее на птицу с четырьмя головами, да сияли назло солнцу четыре разноцветных звезды.
Черноволосый изогнулся, что-то поймал над самой землей, вскочил на коня и выехал из рощицы. Мориск шел медленно, словно нехотя, а по небу плыла четырехглавая птица. Всадник не оглядывался, он знал, что его ждет, и Жермон Ариго тоже знал. Его там не было, и он был. Солнечным лучом, рассветной звездой, алым листом, подхваченным над самой землей горячими пальцами, ветром, поднявшим пронизанную светом пыль, летящей в никуда пылинкой.
Темный силуэт медленно исчезал в золотом сиянии, клубились пылинки, их становилось все больше, уходящего затягивало дымом, заметало то ли пылью, то ли снегом…
Сухой треск, словно кто-то переломил палку, чернота за тусклыми стеклами, человек напротив. Лицо Ойгена, а глаза чужака, глядящего сквозь тебя, сквозь стену, сквозь ночь. Древние, усталые, обреченные.
Кто придумал этот обычай? Бергеры привезли его с собой или переняли в Золотых землях от тех, кто позабыл сам себя? Зеркало, снег, огонь, камни и кровь. Снег становится водой, кровь людская мешается с кровью земли, а зеркало отдает долги звездам. Как только Ойген все это запомнил? Хотя барон помнит все.
Фитилек зашипел и погас, с неба покатилась желтая звезда, рассыпалась снежной пылью, волосы уходящего стали седыми.
— Стой! — крикнул Ариго. — Да стой же!
Полный дыма ветер подхватил крик, понес над замерзающей землей. Всадник не оглянулся. Черный конь все так же мерно шел вперед. Уже не по земле, по облачным клубам. В редких прорывах мелькали серые птичьи крылья, а под ними, становясь все меньше, все игрушечней, плыли крыши, леса, реки…
Жермон снова закричал, ответа не было. Еще две звезды задохнулись в дыму, но солнце светило упрямо и отчаянно. Если бы вспомнить имя всадника, вспомнить и позвать, но лицо, сердце, память резали острые льдинки, дым валил все гуще, из белого становился серым, из серого — иссиня-черным.
— Стой! — Перед глазами метнулась птица, по зрачкам резанул серебряный луч, свой камень он оправит в серебро. — Стой!
Из четырех свечей осталась одна, та, что была ближе всех. Небо за окном отливало синим, синей стала и вода, словно кровь ушла в зеркало, разделившее ветер и камни, миг и вечность.
Догорала свеча, глухо стучало сердце, рвался в дом поднявшийся ветер. Кто-то уходил, чтобы они остались. Они оставались, потому что кто-то уходил.
Конские ноги вязли в тяжелых черных тучах, как в снегу, небо начинало алеть, но солнце и не думало садиться. Оно плыло по небу красным огромным сердцем, с которого капала кровь, а дымные облака превращались в тяжелые, медленные волны…
— Стой, раздери тебя кошки! Назад! Аэдате маэ лэри!
Всадник все-таки оглянулся. Он был далеко и совсем рядом. Жермон разглядел сжатые темные губы, прилипшую ко лбу прядь, бешеные синие глаза. У смерти синий взгляд, а какой взгляд у жизни?
Спасибо, это видение я знаю. Но разница с роберовскими-то очевидна: Робер в глюках вселяется в тело Алвы, или Алва в тело Робера, Алва даже устами Робера говорит.
А Жермон просто видит кого-то, он остается Жермоном, имеет свои мысли при себе и в чужие не лезет. И к нему в башку никто не лезет.
Только выдуманная черепно-мозговая травма Робера здесь ни при чем. Самая разумная версия на эту тему, которую я слышала, и, кажется, подтвержденная автором, что особая связь между Алвой и Робером образовалась, когда гоганы исцеляли Робера, пролив его повелительскую кровь и призывая Зверя, а явился на помощь Алва. После того обряда эти двое оказались связаны особо.